Вольное историческое общество. В инопланетян, рептилоидов и экстрасенсов православные верят реже

Аскольд Игоревич Иванчик (род. 2 мая 1965, Москва) - российский историк-антиковед и востоковед. Доктор исторических наук (1996), член-корреспондент РАН с 22 мая 2003 года по Отделению историко-филологических наук. Главный научный сотрудник, руководитель Отдела сравнительного изучения древних цивилизаций Института всеобщей истории РАН, декан исторического факультета РАНХиГС, профессор МГУ и РГГУ.

Президент Российской ассоциации антиковедов, главный редактор журналов «Вестник древней истории» (с 2009 года) и «Ancient Civilizations from Scythia to Siberia» (Лейден). Directeur de recherche в Национальном центре научных исследований (Институт изучения древности и средневековья Ausonius, Бордо, Франция), Senior Fellow Института исследования древнего мира при Нью-Йоркском университете, член Международного совета индоевропеистики и фракологии (София, Болгария), член-корреспондент Германского археологического института (2002), Итальянского института Азии и Африки (2004) и Французской Академии надписей и изящной словесности (2016).

Основные работы посвящены проблемам истории народов Причерноморья античной эпохи на базе сравнительного исследования античных и ближневосточных письменных источников, а также археологических данных, древнегреческой колонизации, греческой и латинской эпиграфике, скифологии.

Биография

Сын физика И. И. Иванчика. Окончил исторический факультет МГУ (1986, специализировался по кафедре истории Древнего мира) и аспирантуру Института востоковедения АН СССР (1989); ученик Э. А. Грантовского. Работал в Институте востоковедения (1986-1992), с 1993 года - в Институте всеобщей истории РАН. С 2002 года - представитель Российской академии наук в Международном совете по науке. Член Совета РГНФ (2010-2016), заместитель председателя Совета по науке при Министерстве образования и науки РФ (с 2013). Главный научный сотрудник Лаборатории комплексных исторических исследований исторического факультета ИОН РАНХиГС.

Приглашался для научной работы и преподавания в Университет Фрибурга и Университет Берна (Швейцария, 1990-1992), Гейдельбергский университет (Германия, 1993-1995), Центр эллинских исследований в Вашингтоне (1996-1997) и Институт перспективных исследований в Принстоне (США, 2001-2002), Страсбургский университет (1997-1998) и Национальный центр научных исследований в Бордо (Франция), Колледж высших исследований в Уппсале (Швеция, 2008). Многократно приглашался для чтения докладов на международных конференциях. Участник археологических экспедиций в южной России, Украине, Болгарии, Греции, Турции.

Автор свыше 170 научных публикаций, в том числе 5 монографий. Член редколлегии журналов «Вестник древней истории» (с 1997), «Il mar Nero» (Рим, Париж, Бухарест, с 1999), «Revue des tudes anciennes» (Бордо, c 2006), «Nartamong. Revue des tudes alano-osstiques» (Владикавказ, Париж) и «Эпиграфический вестник» (Москва). Главный редактор российско-немецких книжных серий «Степные народы Евразии», «Corpus tumulorum scythicorum et sarmaticorum» (совместно с Г. Парцингером) и «Pontus Septentrionalis». Руководитель международных научных проектов «Корпус греческих и латинских надписей Северного Причерноморья» (IOSPE) и «Келены - Апамея Кибототс: царская резиденция во Фригии» (совместно с Л. Зуммерер, Мюнхенский университет). Стипендиат Фонда А. фон Гумбольдта (1993-1995), лауреат премии Ф.-В. фон Бесселя (Германия, 2002).

В июле 2013 года в знак протеста против планов Правительства по реформе РАН, выразившихся в проекте Федерального закона «О Российской академии наук, реорганизации государственных академий наук и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» 305828-6, заявил об отказе вступить в новую академию, учреждаемую предлагаемым законом (см. Клуб 1 июля). С 2014 года - член Вольного исторического общества.

Работы

• Киммерийцы в Передней Азии. Автореф. дисс. … к. и. н. М., ИВ. 1989.
• Киммерийцы. Древневосточные цивилизации и степные кочевники в VIII-VII вв. до н. э. М., 1996. (1-е изд.: A. I. Ivantchik. Les Cimmerienns au proche-Orient. Fribourg, Suisse, Gttingen, 1993; рецензия: ВДИ. 1997. № 4.)
• Киммерийцы и скифы. Культурно-исторические и хронологические проблемы археологии восточноевропейских степей и Кавказа пред- и раннескифского времени. М.-Берлин: Палеограф, 2001. 323 стр. (Серия «Степные народы Евразии». Т. 2)
• Накануне колонизации. Северное Причерноморье и степные кочевники VIII-VII вв. до нашей эры в античной литературной традиции: фольклор, литература и история. М.-Берлин, 2005. 311 стр. (рецензии С. Р. Тохтасьева и С. В. Кулланды - ВДИ. 2008. № 1. С. 193-210, ответ А. И. Иванчика оппонентам - ВДИ. 2009. № 2. С. 62-88)

Наталья ИВАНОВА, академик РАН, первый заместитель директора Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений им. Е.М.Примакова РАН

1. Если считать главными задачами реформы превращение РАН в клуб ученых и создание новых механизмов управления академическими институтами, как было записано в первом варианте закона, можно сказать, что инициаторы этого процесса достигли цели. Авторы законопроекта, видимо, считали, что такие меры позволят повысить эффективность научной деятельности, встроить “архаичную” РАН в новые социально-экономические условия. Но ведь РАН существовала как единая система, в которой были ясны перспективы научного роста всех сотрудников и карьерные траектории тех из них, кто работал более активно. Была понятна связь институтов и академиков, Президиума как сообщества наиболее уважаемых ученых, представляющих свои области знания. Сильной стороной РАН была ее региональная сеть, объединявшая всю страну. Регионы обеспечивали приток “свежей крови” в научно-организационные структуры, рождали новые идеи, давали импульсы к развитию.

Нельзя сказать, что эта система работала идеально, но явно не хуже других, уцелевших в переходный период институций. Сейчас она сломана. Конечно, разрушения могли быть и больше, если бы не активная позиция академического сообщества, которое сопротивлялось наиболее неразумным инициативам реформаторов. Нельзя не признать, что ФАНО преуспело в деле регистрации находящегося в управлении институтов имущества. Но что касается развития науки, изменений к лучшему ученые не заметили. Таково мнение моих многочисленных знакомых из разных институтов. Одни коллеги говорят, что все осталось как есть, другие отмечают усиление бюрократической нагрузки, что вполне естественно, так как РАН сохранила некоторые контрольные функции, а ФАНО их постоянно наращивало.

Характерный атрибут реформы - повышенное внимание к количественным показателям результативности научной работы. ФАНО придавало этому большое значение, и новое Минобрнауки, скорее всего, подхватит эстафету, поскольку управлять с помощью таких приемов чиновникам удобнее. Да, показатели публикационной активности российских ученых начали расти. Но это не результат содержательных изменений в научной сфере. Скорее, сказывается повышенное внимание к данному направлению отчетности. Мы прекрасно понимаем, что значительная часть журналов, которые признаются ФАНО, откровенно слабые, многие действуют на коммерческой основе. Поскольку качество публикаций никого не волнует, этот всплеск носит временный характер.

Когда говорят об Академии наук, внешние наблюдатели часто имеют в виду Президиум академии. Однако РАН - это еще и отделения, Общее собрание, институты и другие исследовательские организации. До сих пор эти множества пересекались, сходились в Президиуме и на Общем собрании РАН. Сейчас институты все больше выпадают из общего ландшафта, отраслевые и региональные отделения поставлены в разные условия, так что сохранение единства и целостности под большим вопросом.

2. Я считаю, что всякие изменения лучше стагнации, и вовсе не призываю цепляться за старые устои. Жизнь быстро меняется, надо приспосабливаться к новым реалиям. Академия знала разные времена, и как институт она в каком-то виде, безусловно, сохранится. РАН объединяет активных, профессионально подготовленных, умных людей. Она сможет найти свое место в новой форме, хотя уже не будет такой, как раньше, и это очень печалит тех, кто сформировался в этой среде. Если власть ставит задачу превратить Академию наук в клуб, может быть, не стоит этому сопротивляться? В конце концов в ряде стран академический сектор существует в виде клуба. Мы должны ставить вопрос о качестве этого клуба, бороться за то, чтобы он был влиятельным, имел хорошую репутацию, выполнял важные функции.

Академия в лице нового президента и Президиума, собственно, этим и занимается - старается повысить статус организации, вернуть утраченный в последние десятилетия авторитет, позитивно взаимодействовать с государственными органами. Думаю, в этом смысле для РАН не все потеряно. Но решить такую задачу в условиях постоянной смены ориентиров не так-то просто. Прежняя система разрушена, и никто, похоже, не знает, чем ее предполагается заменить. Мы не успеваем привыкнуть к новым правилам игры, как они опять меняются. Сейчас функции министерств и ведомств в очередной раз перетасовали. Минобрнауки планируется превратить в своеобразный научный Госплан. Какую политику оно будет проводить, неизвестно. Не отрегулировано законодательное поле: готовится новый закон о науке, вносятся поправки в закон о РАН.

Подчинить все идее технологического рывка - это только звучит красиво. Простыми средствами такие задачи не решаются. Разговоры об инновационной экономике ведутся много лет, но запустить развитие наукоемкой промышленности с активным участием частных компаний так и не удалось. А ведь именно предпринимательский сектор должен заказывать научные разработки, рисковать своими деньгами при создании новых технологий. Между тем сейчас отраслевая наука находится в еще более тяжелом положении, чем в советские времена. В развитых странах, как известно, технологические прорывы осуществляют не университеты и гослаборатории. Они только “подносят патроны”, а “воюют” крупные транснациональные корпорации. У нас же наука никому не нужна, как постоянно твердит наш нобелевский лауреат Жорес Иванович Алферов. И он на сто процентов прав.

Еще одна важнейшая для развития науки проблема, которая в последнее время усугубляется, хороня надежды на лучшее: я имею в виду разрушение системы подготовки научной молодежи, которая переживает даже больший кризис, чем РАН. Снижается число аспирантов, падают количество и качество защищаемых диссертаций. По данным статистики, общее число научных сотрудников в организациях ФАНО уменьшилось за 2013-2016 годы не очень сильно, а число аспирантских защит упало в два раза. Сейчас это примерно “0,5 защиты” на один институт. Такие темпы обновления кадров никого устроить не могут.

Я очень рада тому, что в академии создан корпус профессоров РАН. Это активные ученые, которые получили признание коллег, возможность ускоренной интеграции в академические ряды. Правда, по-моему, они представляют себе академию довольно умозрительно, рассматривая звание “профессора” как полезную строчку в биографии. Но - главное - мне странно, что в требования к профессорам РАН не включены обязанности по подготовке определенного числа кандидатов и докторов наук, а “ваковский” профессор, как мы знаем, должен был подготовить пять кандидатов наук. В итоге у ученых, находящихся в расцвете сил, нет стимулов участвовать в процессе обучения новой смены. Думаю, это отрицательно скажется на будущем нашей науки.

Иван ЕРМОЛОВ, д.т.н., профессор РАН, и.о. заместителя директора по научной работе Института проблем механики им. А.Ю.Ишлинского РАН, ученый секретарь Научного совета по робототехнике и мехатронике РАН

1. Как и все в нашем мире, реформа имеет положительные и отрицательные стороны. Из положительного: часть функций, действительно несвойственных ученым, взяло на себя ФАНО. Это, прежде всего, многие хозяйственные и “бюрократические” обязанности, которые так раздражают исследователей, но успешно решаются чиновниками. Нам, например, удалось наладить продуктивное взаимодействие с сотрудниками ФАНО, которые курировали наше научное направление. Мы даже пригласили представителей агентства войти в состав Научного совета по робототехнике и мехатронике РАН. Из отрицательного: произошло увеличение документооборота, и, к сожалению, не без участия ФАНО.

Действия агентства в этой сфере, на мой взгляд, были не всегда оправданными. Кроме того, ФАНО, уверен, должно было активнее выполнять возложенные на него функции по обеспечению участия институтов в выставках, проведению централизованных тендеров на закупки. К сожалению, нам часто приходилось все это делать самим. Но главный негативный результат реформы - рост недоверия и напряженности в отношениях ученых и власти. И это в тот момент, когда перед лицом стоящих перед страной больших вызовов мы, наоборот, должны сплотиться для решения крупных задач!

2. Мне кажется, что реалии еще не окончательно определились. Есть ощущение, что не все поняли, насколько серьезна ситуация. Когда это будет, наконец, осознано, правительство, надеюсь, изменит отношение к науке, да и ученые начнут более ответственно подходить к работе. Как мы знаем, “золотой век” академии (Атомный проект) пришелся на время, когда над страной нависла смертельная опасность, и предложить решение смогла только Академия наук. Ученые сами обращались в правительство с предупреждениями о необходимости парирования угрозы своим ядерным оружием. Сейчас ситуация лишь немногим проще. Современная экономика востребует все больше и больше знаний. Между тем отечественной отраслевой науки осталось мало. Наше счастье, что происходит подпитка новыми идеями и технологиями со стороны Академии наук. Без РАН прикладные исследования не восстановить.

Академия имеет еще важнейшее преимущество - междисциплинарность. Это площадка, где продуктивно сотрудничают математики, историки, инженеры и экономисты. Ее нельзя не использовать при разработке новой парадигмы развития нашего общества. Конечно, нам более интересны фундаментальные исследования, поэтому акцент на прикладные задачи кого-то может насторожить. Но, как мы помним, предыдущее поколение ученых занималось тем, что требовалось в данный момент отечеству. Например, И.В.Курчатов во время войны лично принимал участие в защите флота от магнитных мин. Верю, что мы тоже свой долг выполним достойно, и смотрю в будущее с оптимизмом.

Аскольд ИВАНЧИК, член-корреспондент РАН и Академии надписей и изящной словесности (Франция), главный научный сотрудник, руководитель отдела Института всеобщей истории РАН, декан исторического факультета РАНХиГС, профессор МГУ

1. Через пять лет после начала реформы, на мой взгляд, можно утверждать, что все худшие опасения, которые высказывали ее противники, оправдались. Академия наук, по сути дела, превращена в клуб академиков. Академические институты от нее отделены. Лишь ценой больших усилий как прежнего, так и нынешнего Президиума РАН, академии удалось вернуть хоть какое-то влияние на их судьбу, впрочем, довольно ограниченное. А теперь, после подчинения институтов новому Министерству высшего образования и науки, и эти крохи влияния оказались под вопросом. Для институтов главным результатом, заметным поначалу администрации, а теперь уже и всем сотрудникам, стала значительная бюрократизация управления: объем отчетности, зачастую довольно бессмысленной, существенно возрос и продолжает увеличиваться.

Объединение РАН с академиями медицинских и сельскохозяйственных наук также, на мой взгляд, ничего хорошего не принесло. Оно усилило дисбаланс между дисциплинами, и раньше характерный для Академии наук, и понизило средний научный уровень членов “новой” РАН. Функция экспертизы, закрепленная законом за академией, на деле формальна. Например, никому не пришло в голову запросить у РАН экспертизу такого важнейшего нововведения в области управления наукой и образованием, как разделение Минобрнауки на два министерства и подчинение одному из них академических институтов с одновременным упразднением ФАНО.

Огромные проблемы реформа создала и для международного сотрудничества, в котором РАН играла ключевую роль. Разрушена вся система межакадемических обменов. Доходит до абсурда: РАН является членом многих международных организаций, но не может командировать своих представителей (даже когда их выбирают в руководство этих структур) на их заседания, что необходимо для нормального поддержания членства. Связано это с тем, что РАН после реформы имеет право отправлять в командировки только собственных сотрудников, а таковыми считаются исключительно члены Президиума и аппарат.

В частности, я для выполнения обязанностей вице-президента Международного союза академий (главная организация, объединяющая академии, работающие в гуманитарных и социальных науках) вынужден ездить на заседания бюро организации за свой счет. Интересно, если член РАН будет выбран президентом какой-нибудь международной академической организации, выполнение им своих обязанностей также будет рассматриваться как его личное дело? На самом деле реформа еще не закончились. Время от времени появляются новые правительственные инициативы, от которых просто оторопь берет. Так, Правительство РФ собралось доверить Рособрнадзору мониторинг и оценку академических институтов. Причем делается это сразу после того, как Рособрнадзор лишил аккредитации один из лучших российских вузов, работающих в области гуманитарных и общественных наук, - знаменитую “Шанинку” - сделав это на основании формальных требований, которые никак не отражают качество научной и образовательной работы в организации.

Эксперты Рособрнадзора, не имеющие никакого авторитета в научном сообществе, отобранные по непонятным критериям, да к тому же еще и уличенные в защите фальсифицированных диссертаций, принимают серьезнейшие решения: жить или не жить тому или иному вузу. Это вызывает большие сомнения в квалификации самого Рособрнадзора. Поручать ему еще и оценку академических институтов, по меньшей мере, странно. Нечего и говорить, что Академия наук не проводила никакой экспертизы этого решения правительства. Подобные эскапады вызывают большое беспокойство. Конечно, речь идет не о самой науке, которая будет развиваться в любом случае, а о ее организационных формах. Однако эти формы могут или облегчить, или затруднить жизнь исследователей. Пока в основном затрудняют. Пожалуй, главным позитивным событием за последнее время было повышение зарплаты научным сотрудникам в 2017-м и 2018 годах, хотя и оно проводилось не без недостатков, связанных с несправедливым региональным распределением этих надбавок.

2. Думаю, что наладить нормальную работу академических институтов станет возможно только после восстановления системы, предусматривающей научное и организационное управление ими со стороны РАН. Для этого, в свою очередь, необходимо принятие нового закона об Академии наук, изменяющего ее статус на более адекватный. Насколько я понимаю, Президиум РАН готовит такой законопроект.

Денис ФОМИН-НИЛОВ, к.и.н., ректор Государственного академического университета гуманитарных наук, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН

1. В 2013 году я был еще молодым ученым, который несколько лет перед этим провел в составе СМУ РАН 1.0. Именно тот состав Совета известен своей достаточно радикальной активностью. Необходимость ускоренной модернизации РАН и изменения организационно-управленческих моделей не вызывали тогда никаких сомнений. Новые социально-экономические и нормативно-правовые условия, качественно иной уровень развития информационных технологий - это и многое другое убеждало, что в нашем научном “королевстве” необходимы перемены. Незадолго до начала реформы в “Троицком варианте” даже был опубликован мой очерк - “Наука XXI: гильдии мастеров или центры инноваций”. Про необходимость реформирования РАН и наших институтов говорили тогда и все кандидаты в президенты РАН, включая академика В.Е.Фортова.

Ключевыми вопросами являлись формат модернизации, исполнители реформ, цели и задачи в краткосрочной и долгосрочной перспективе. Поэтому в целом я воспринял реформу РАН 2013 года и появление Федерального агентства научных организаций позитивно, надеясь на реализацию многих масштабных проектов, активизацию научной жизни, решение наиболее актуальных и перспективных задач. Наше отставание в науке от мировых лидеров по многим направлениям расстраивало, но исторический опыт нашей страны подсказывал, что при грамотной кадровой политике, концентрации и мобилизации ресурсов, качественном целеполагании наши люди готовы на великие дела, трудовые подвиги и прорывные броски в будущее. Однако, по имеющимся в открытых источниках данным, не получилось...

2. ФАНО России оказалось неспособным к реализации амбициозных научных проектов, направленных на долгосрочное стратегическое развитие страны. Агентству многое мешало в его работе. В частности, моратории Президента РФ, невозможность определять государственную политику в сфере науки (что было задачей Минобрнауки, а не ФАНО), второй “ключ” РАН, необходимость согласований имущественных вопросов с Росимуществом, отсутствие достаточных финансовых ресурсов и т.д., и т.п. Спустя пять лет ФАНО ликвидировали и сформировали новый “супер-орган” федеральной исполнительной власти, имеющий феноменальные полномочия и ресурсы. Подобных “сверх-, мегавозможностей”, наверное, не было даже в советский период у ГКНТ, так как с наукой во всем ее разнообразии теперь интегрирована и система высшего образования.

Большинство российских интеллектуалов (среди которых очень много и управленцев разного уровня) понимает, что без наличия эффективной и конкурентоспособной науки у страны нет будущего. Наука определяет и уровень обороноспособности государства, и уровень национальной безопасности, и уровень благосостояния граждан, и условия для решения проблем демографии. Именно наука обеспечивает повышение продолжительности и комфорта жизни, способствует улучшению социального и экономического климата в обществе. Способен ли новый федеральный орган исполнительный власти решить поставленные перед ним высшим руководством страны задачи? Думаю, способен, но только при соблюдении ряда условий, требующих, прежде всего высочайшего уровня компетентности и квалификации людей, принимающих решения, ставящих управленческие задачи и контролирующих их исполнение.

Степан АНДРЕЕВ, д.ф.-м.н., ученый секретарь Института общей физики им. А.М.Прохорова РАН, член Совета молодых ученых РАН

1. Реформа Российской академии наук сказалась на молодых ученых вообще и Совете молодых ученых РАН в частности крайне отрицательно. Возможности для получения финансирования на научную и научно-организационную деятельность существенно уменьшились. Программы поддержки молодых ученых, существовавшие в Российской академии наук, были отменены или сильно урезаны. Карьерная траектория молодого ученого, достаточно четко очерченная в прежней РАН, стала очень размытой и неопределенной. У молодежи пропал очень важный стимул работы в отечественной науке. Соответственно, происходит отток из этой сферы молодежи, и состояние ее становится еще более удручающим.

2. Направленная эволюция академии явно идет в сторону создания “клуба заслуженных деятелей науки”. Этот процесс трудно назвать развитием. Академические институты все последние годы выживали, приспосабливаясь к новым реалиям, и это положение не меняется. Спасает запас прочности, накопленный со времен АН СССР. Приток молодежи - студентов, аспирантов, младших научных сотрудников - в институты, думаю, будет продолжать падать, поскольку престиж науки в нашей стране остается на одной и той же отметке - вблизи нуля. В результате произойдет естественное сокращение количества исследовательских институтов и научных тематик. Основные потери будут в области фундаментальных исследований, прикладные разработки, возможно, будут развиваться в центрах типа Сколково или Научно-технологической долины МГУ. Ожидать серьезных научных прорывов в такой ситуации не приходится.

Российский историк. Доктор исторических наук (1996), профессор, член-корреспондент РАН (2003), главный редактор журнала «Вестник древней истории», главный научный сотрудник, научный руководитель Отдела сравнительного изучения древних цивилизаций Института всеобщей истории РАН, главный научный сотрудник Лаборатории комплексных исторических исследований государственного и муниципального управления Исторического факультета ИОН РАНХиГС, профессор кафедры истории древнего мира исторического факультета МГУ, заведующий Сектором восточной и эллинистической археологии Отдела научных исследований ИВКА РГГУ, председатель организационного комитета Российской ассоциации антиковедов.

Родился 2 мая 1965 года в Москве. В 1986 году окончил исторический факультет МГУ. До 1992 года - сотрудник Института востоковедения РАН. В 1989 году под руководством Э.А. Грантовского защитил кандидатскую диссертацию на тему «Киммерийцы в Передней Азии». С 1993 года работает в Институте всеобщей истории РАН. В 1996 году защитил докторскую диссертацию в университете Фрибурга (Швейцария). С 2002 года - член-корреспондент Германского археологического института, с 2004 года - член-корреспондент Итальянского института Азии и Африки. В 2003 году избран членом-корреспондентом РАН.

С 2009 года является главным редактором журнала «Вестник древней истории».

В разные годы приглашался для научной работы и преподавания в зарубежные научные центры: университеты Фрибурга и Берна (Швейцария, 1990-1992), универcитет Гейдельберга (стипендиат Фондаим. А. фон Гумбольдта, 1993-1995) и Германский археологический институт в Берлине (лауреат премииим. В. фон Бесселя, 2004-2005) (Германия), Центр эллинских исследований в Вашингтоне (1996-1997) и Институт высших исследований в Принстоне (США, 2001-2002), Страсбургский университет (Франция, 1997-1998), Шведский колледж высших исследований (Уппсала, 2008).

Автор более 170 научных публикаций. В область научных интересов входят греческая и латинская эпиграфика, древняя история и археология черноморского региона, Малой Азии и степей Евразии, древнегреческая колонизация, античная литературная традиция о Востоке, античная этнография.

Сочинения:

Les Cimmériens au Proche-Orient. Fribourg Suisse, Göttingen, 1993.

Konransuru Roshiano Kagaku. Tokyo, 1995. ("Наука и ученые в России", на японском языке, совместно с И.И.Иванчиком.)

Киммерийцы. Древневосточные цивилизации и степные кочевники в VIII-VII вв. до н.э. М., 1996.

Киммерийцы и скифы / Kimmerier und Skythen (Steppenvölker Eurasiens, II). М., Берлин, 2001.

Накануне колонизации / Am Vorabend der Kolonisation (Pontus Septentrionalis, III). М., Берлин, 2005.

Une koinè pontique. Cités grecques, sociétés indigènes et empires mondiaux sur le littoral nord de la Mer Noire (VIIe s. a.C. - IIIe s. p.C.). Bordeaux, 2007, ed. avec A.Bresson & J.-L. Ferrary.

Achaemenid Culture and Local Traditions in Anatolia, Southern Caucasus and Iran. New Discoveris. Leiden, 2007, ed. with V.Licheli.

Sinope. The Results of Fifteen Years of Research (Special volume of the Ancient Civilizations from Scythia to Siberia, 16, 2010). Leiden, Boston, 2011, ed. with D.Kassab-Tezgör.

Kelainai - Apamée Kibôtos: Développement urbain dans le contexte anatolien / Kelainai - Apameia Kibotos: Stadtentwicklung im anatolischen Kontext (Kelainai, I). Bordeaux, 2011.

Аскольд Иванчик – известный российский историк. Он проводит исследования как в России, так и за рубежом. Он – главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, руководитель исторического отделения РАНХиГС и Directeur de recherche в Национальном центре научных исследований (Институт изучения древности и средневековья Ausonius, Бордо, Франция).

Аскольд Игоревич – член Совета по науке, экспертно-аналитического органа при Министерстве образования и науки, созданного при министре Дмитрии Ливанове и продолжающего работу при министре Ольге Васильевой. Работа Совета востребована как обществом, так и чиновниками. Совет по науке не только публично выступает со своими предложениями по актуальным проблемам науки и образования, но и проводит в закрытом режиме экспертизу внутренних документов Министерства.

Когда ты прибавляешь новый элемент к картине мира

– Как и когда у вас возникло желание стать археологом?

– Это произошло довольно рано, даже уже и не помню, когда. Уже в 8 лет я считал, что стану археологом, и интерес к прошлому был всегда. Для моей семьи мой выбор гуманитарной профессии был неочевиден, так как мои родители оба естественники, отец – физик, мама – биолог. И брат мой стал физиком, поэтому я такой «в семье не без урода», что называется.

Но мои родители всегда считали, что главное, чтобы ребенок рос в любви и понимании, и поддерживали наши с братом интересы, поэтому, когда я в 8 лет пошел в третий класс школы, то они меня записали в археологический кружок во Дворце пионеров на Воробьевых горах, куда я до конца школы и ходил.

С этим кружком мне очень повезло, им руководил научный сотрудник Института археологии и большой энтузиаст Борис Георгиевич Петерс, чрезвычайно яркая личность. Значительная часть ныне работающих московских археологов прошла через его кружок. Все они хранят о нем самые лучшие воспоминания и многие продолжали с ним общаться до самого конца: он умер в прошлом году в возрасте 90 лет.

С интересом к истории у меня конкурировал большой интерес к животным, к их поведению; в 7-8-м классах я узнал, что существует специальная наука, которая этим занимается, этология, и некоторое время даже колебался в выборе будущей профессии, но, в конце концов, любовь к древностям победила.

Так что я довольно долго хотел стать археологом, но потом переключился на занятия письменными текстами – это уже случилось в университете. Впрочем, и археологию я не оставил.

– Что приносит вам самую большую радость в научной деятельности?

– Когда интересно, когда понимаешь что-то новое, чего никто до тебя не знал и не замечал, а ты прибавляешь новый элемент к картине мира.

– Что самое скучное для вас в научной деятельности?

– Техническая работа. Например, когда нужно оформлять библиографию своей, а особенно чужой статьи; неудивительно, что некоторые коллеги поручают это другим…

– Что вас больше всего огорчает в научной работе?

– Если сталкиваешься со случаями, когда коллеги проявляют недобросовестность, причем сознательно. Когда не просто делают ошибки, а сознательно игнорируют то, что они знают, когда намеренно идут на подлог.

– Вы очень рано стали доктором наук, в 31 год. Что является предметом вашего научного интереса, менялись ли ваши области исследования?

– Да, менялись. Как я уже говорил, все школьные годы меня интересовала археология, после поступления в Московский университет тоже. Особенно интересовала меня античная археология – Древняя Греция и Рим, а также скифская. Но уже в университете я быстро понял, что для того, чтобы заниматься античностью, нужно хорошо знать древние языки, иначе ничего серьезного сделать невозможно.

И поскольку археологов тогда и сейчас языкам фактически не учили, только знакомили, то я выбрал для специализации кафедру древней истории, где было преподавание древних языков. Вскоре я осознал, что и там языки давали в недостаточном объеме. Поэтому древние языки я изучал на кафедре классической филологии. Так я получил историко-филологическое образование, и постепенно центр моих интересов переместился к изучению письменных текстов.

Но археологией я всегда продолжал заниматься, продолжаю и сейчас; в своей работе стараюсь комбинировать археологические данные с данными письменных источников, участвую в раскопках и даже руководил археологическими проектами, в частности в Турции.

С 14 лет и до нынешнего времени я, наверное, пропустил только два или три полевых сезона, когда не участвовал в раскопках.

После университета мне очень повезло – предложили должность лаборанта в академическом Институте востоковедения. Тогда по моей специальности было очень трудно найти работу, и то, что меня взяли в этот институт, было результатом редкого и счастливого стечения обстоятельств. Одним из условий при поступлении на работу была необходимость выучить один из восточных языков.

В кабинете с коллегой по журналу “Вестник древней истории”

Я выбрал аккадский, а для диссертации – тему, для которой нужны были и аккадские клинописные тексты, и греческие источники. Это было довольно существенным изменением направления работы. Через некоторое время я вернулся к античности, сейчас я занимаюсь в основном эпиграфикой, то есть надписями на камне, на греческом и латинском языках, в том числе происходящими из Северного Причерноморья.

Кроме того, последние семь лет я руководил проектом археологических разведок в Турции. Мы исследовали очень интересный древний город Келены, он хорошо описан в источниках, там была одна из резиденций царей, сначала персидских царей, потом эллинистических, после того, как его захватил Александр Македонский. В римское время этот город считался самым крупным после Эфеса торговым центром во всей Азии. Тем не менее, он никогда раньше не исследовался. Во время наших разведок удалось получить множество интересных результатов, в частности обнаружить около сотни новых надписей.

– На что направлены ваши усилия в науке сейчас?

– Сейчас у меня три основных направления работы. Во-первых, это обработка результатов этих полевых исследований в Турции, во-вторых, я продолжаю заниматься греко-иранскими отношениями, образами иранцев в греческой литературе, а в-третьих, пожалуй, для меня самое главное направление работы – это исследование греческих и латинских надписей Северного Причерноморья.

«Не важно, на каком она языке – вы должны ее прочесть»

– Сколько древних или современных языков вы знаете? Трудно ли было их учить?

– На этот вопрос всегда трудно отвечать, потому что не совсем понятно, что значит «знать язык». Про некоторых лингвистов говорят, что он знает сотню языков, но на самом деле имеется в виду, что он имеет представление об их структуре. Ответ на этот вопрос будет разный, в зависимости от того, что вкладывать в это понятие. Одно дело – знать разговорный язык, уметь говорить на языке. Другое дело – уметь читать.

Я говорю на французском, немецком, английском, болгарском, с грехом пополам могу объясниться на итальянском. Чуть-чуть на новогреческом, еще меньше, совсем немного, на турецком. Но научные тексты могу читать или разбирать практически на всех европейских языках, кроме финно-угорских.

Великий российский востоковед Игорь Михайлович Дьяконов, которого я считаю одним из своих учителей, запрещал своим ученикам ссылаться на незнание языка как причину того, что они не смогли прочесть какую-нибудь книгу или статью, он говорил: «Если есть важная статья по нужной вам теме, не важно, на каком она языке – вы должны ее прочесть».

Собственно, на самом деле, зная латынь и один из романских языков, можно читать довольно легко на остальных романских языках. Зная немецкий и английский, можно разобрать текст на любом германском. Когда мне нужно прочесть статью на голландском или на шведском (такое случается), которые я никогда специально не учил, то со словарем разобраться удается. Со славянскими языками еще проще.

Иногда говорят, что эти проблемы решит машинный перевод. Возможно, так когда-нибудь и будет, но то, что я пока видел, дает относительно приличный результат для английского, существенно хуже для немецкого и французского – но для них он мне и не нужен. Для турецкого же, например, перевод настолько плох, что по нему часто непонятно, о чем идет речь.

Из древних мои основные языки древнегреческий и латынь – в университете я параллельно с историческим факультетом прошел курс их изучения на кафедре классической филологии, и до сих пор работаю главным образом с текстами на этих языках. После университета изучал аккадский; собственно, моя кандидатская построена главным образом на аккадских текстах, тогда же изучал древнеперсидский и авестийский, а затем – древнееврейский и самые азы хеттского.

– Когда вы читаете надписи на греческом и латинском, можете ли вы реконструировать образ мысли древних людей? В чем они были похожи на нас? Чем отличались?

– Одно из главных достоинств изучения надписей – это то, что работаешь с новыми, до тех пор не известными, источниками. Ведь все тексты, дошедшие до нас от античности в рукописях, за очень небольшими исключениями, были известны уже в середине XIX века, опубликованы к концу XIX века, так что все эти литературные тексты много раз комментировались и изучались.

Новые же надписи находят каждый год. Каждые раскопки, а их много, приносят новые тексты. Тексты самые разные, они могут быть маленькими, а могут быть длиннейшими, во много десятков строк. И каждая из этих надписей дает нам что-то новое, позволяет по-новому взглянуть на самые разные проблемы, связанные с античностью, и на историю экономики или религии, и на историю литературы или языка.

Они написаны на разных диалектах, и это дает информацию для лингвистических исследований. Так что, конечно, каждая новая надпись расширяет наше представление о том, чем были древние люди, что они думали, чем они занимались, с этой точки зрения, каждая новая надпись – это новый кирпичик в нашем знании истории.

А насчет того, отличались ли жители античной эпохи от нас, то смотря что иметь в виду. Если говорить о внешних условиях жизни, то, конечно, отличались, как и мы отличаемся от своих родителей и своих дедов. Но, скажем, с точки зрения структуры сознания, мышления, принципиально не отличались.

Вообще существует две точки зрения на то, отличалось ли мышление древнего человека от нашего. Некоторые считают, что оно с каменного века принципиально не изменилось, отличается лишь объем информации и некоторые способы ее осмысления. А другие полагают, что древним людям было свойственно особенное мифологическое мышление. Я – сторонник первой точки зрения и в мифологическое мышление не верю.

– Какой найденной и расшифрованной надписью вы больше всего гордитесь?

– Вообще-то про надписи, написанные на известных языках, которыми я занимаюсь, некорректно говорить «расшифрованы» – так говорят скорее о текстах, написанных на неизвестном языке, неизвестной системой письма или намеренно зашифрованных. Эпиграфисты обычно говорят не о расшифрованных, а о прочитанных надписях.

Собственно, я горжусь каждой впервые прочитанной и опубликованной надписью, а вернее сказать, каждая из них мне дорога.

Крупнейший эпиграфист XX века, Луи Робер, труды которого для нас всех – образец, к которому следует стремиться, говорил, что не бывает банальных надписей, бывают их банальные интерпретации.

И это верно – каждая надпись, даже самая невзрачная на первый взгляд, способна дать новую информацию. Но, конечно, есть тексты, которые такой информации дают больше, чем другие.

Пожалуй, из надписей, которыми я занимался в последнее время, упомяну одну из тех, что мы обнаружили во время исследований Келен в Турции. Она нанесена на крупный каменный блок и сильно повреждена, так что ее содержание восстанавливается с трудом – речь идет о постройке какого-то сооружения на семейном участке; сама она очень ранняя – конца VI – начала V вв. до н.э.

Но самое интересное – это то, что она написана не на греческом или латыни, а на одном из малоазийских языков – лидийском. Такие надписи и сами по себе очень редки – их всего известно чуть больше сотни. Но еще реже они встречаются за пределами Лидии, расположенной существенно западнее Келен: до сих пор была известна лишь одна такая надпись. Келены находятся на территории совсем другой исторической области – Фригии, населенной совсем другим народом, говорившим на другом языке и использовавшим собственную систему письма.

Так что мы обнаружили вторую лидийскую надпись на камне за пределами Лидии. Она позволяет сделать ряд важных исторических выводов об отношениях между Лидией и Фригией в период персидского владычества и до персидского завоевания. Среди прочего, она может быть сопоставлена с одним рассказом Геродота, согласно которому во время похода персидского царя Ксеркса против греков его армия останавливалась в Келенах.

Исследование надписи римской эпохи в Апамее Фригийской. Фото из архива Аскольда Иванчика

Здесь царя и все его войско встретил некий лидиец по имени Пифий, очевидно имевший в городе и его окрестностях значительные владения: он не только смог достойно принять и некоторое время содержать на свои средства царя, его двор и всю огромную армию, но и предложил пожертвовать на поход царя колоссальную сумму: около 52 тонн серебра и около 34 тонн золота. Его щедрость неудивительна – у этого келенского лидийца была репутация самого богатого человека в мире после самого персидского царя.

Найденная нами надпись впервые свидетельствует о том, что за рассказом Геродота стоит историческая реальность – во фригийском городе Келены действительно присутствовали лидийцы, имевшие земельные владения, занимавшие высокое положение в обществе и сохранявшие свою национальную идентичность.

Среди других надписей могу назвать недавно опубликованный текст из Танаиса, греческой колонии в устье Дона, которая позволила по-новому взглянуть на проблему отношений между Римом и Боспорским царством, в частности на проблему присутствия здесь римских войск.

– Находили ли вы во время археологических раскопок или расшифровок надписей что-то интересное, что связано с первыми христианами или историей христианства?

– Да, случалось. В свое время я участвовал в раскопках агоры, т.е. центральной площади, греческого города Аргоса на Пелопоннесе. Агора служила одновременно общественным, религиозным и торговым центром каждого греческого полиса, так что здесь были сосредоточены важнейшие здания и сооружения. Я тогда раскопал колодец, обнаруженный в центре агоры.

Наиболее интересные предметы, обнаруженные в нем, относились к самому последнему периоду жизни агоры, когда она была заброшена, а большая часть расположенных здесь сооружений были разрушены. Соответственно, перестал использоваться и колодец, и очень быстро, почти одномоментно, он был заполнен мусором, связанным с разрушением окрестных зданий; произошло это в первые годы V в. н.э.

В колодец сбрасывались фрагменты разрушаемых зданий (облицовочные плитки, архитектурная терракота, оконные стекла и т.д.); среди них было обнаружено и несколько голов мраморных статуй, которые были намеренно отбиты, лица их повреждены, а сами они сброшены в колодец. Все это, естественно, материальные следы борьбы христианства, уже ставшего в империи государственной религией, с последними язычниками – в Аргосе языческие святилища продолжали функционировать до самого конца IV в.

Действовавшие тогда в империи законы прямо не требовали закрытия и разрушения действующих храмов, однако запрещали восстановление уже разрушенных святилищ. В Греции гибель язычества была ускорена набегами готов, которые, в частности, взяли штурмом Аргос в 396 г.; в основном они занимались грабежами, но поскольку были при этом христианами арианского толка, то излюбленным объектом их атак были еще довольно многочисленные языческие святилища.

Аргосцы не могли восстанавливать разрушенные святилища агоры, не нарушая недавно принятый императорский указ; напротив, местные христиане, опираясь на него, очевидно, завершили разрушение того, что еще стояло в развалинах после готского набега и окончательно уничтожили остатки святилищ агоры. Так, парадоксальным образом, действия варварских захватчиков и центральной администрации империи, совпав во времени, усилили друг друга и позволили, наконец, аргосским христианам нанести смертельный удар местному язычеству.

Найденный в заполнении колодца материал содержит ряд свидетельств о том, что завершение разрушения святилищ велось с особой страстью, что, очевидно, косвенно свидетельствует о сохранении язычеством достаточно сильных позиций в городе. Об этом говорит еще одна сделанная в колодце находка – плита, изготовленная из хорошего мрамора и несущая надпись, сообщающую о восстановлении императором Адрианом храма Геры после пожара.

Надпись содрали с фасада здания, однако вместо того, чтобы использовать в качестве материала для нового строительства, как это делалось обычно, разбили на мелкие куски, все куски собрали вместе и сбросили в колодец, так что нам удалось ее полностью склеить. При этом первый удар, от которого плита раскололась, был нанесен точно по имени ненавистной богини.

Но еще интересней, пожалуй, другое: то, что колодец использовался не только для сброса мусора, но и для других целей. В нем обнаружено около сотни светильников, на одном из которых сохранились следы нанесенной чернилами надписи, а также несколько свинцовых табличек с плохо сохранившимися надписями.

Эти находки связаны с магическими практиками: на свинцовые пластинки наносились заклятия, а светильники использовались в обрядах: их бросали в колодец зажженными. Таким образом, вера в силу магии была здесь чрезвычайно распространена и после победы христианства: магические действия и обряды часто практиковались, несмотря на их недвусмысленное осуждение христианской Церковью.

Заброшенные колодцы, как и могилы, были излюбленными местами для проведения этих действий. Считалось, что они, как и могилы, дают непосредственный доступ в загробный мир, населенный силами, привлекаемыми в ходе этих действий. Для наведения порчи необходимо было текст заклятия поместить поближе к этим силам, поэтому их находят обычно или в могилах, или в колодцах.

Таким образом, благодаря этим находкам удалось выяснить, что язычество удерживалось в Аргосе до самого конца IV в. н.э. и окончательный удар ему был нанесен готскими набегами, после которых уже не было возможности восстанавливать святилища. Однако и после победы христианства местные жители не оставили прежние суеверия и охотно прибегали к запрещенным магическим обрядам.

Еще один пример связан с уже упомянутыми работами в Турции: мы обнаружили ряд надгробий, содержавших уже зафиксированную раньше в других надписях формулу. Все они относятся к III в. н.э., т.е. ко времени, когда христианство еще было зачастую гонимым в Римской империи, а в лучшем случае – его терпели.

Одной из проблем в греческих городах Малой Азии, да и в других местах, была нехватка места на кладбищах и их дороговизна, как и дороговизна надгробных сооружений. Многие поэтому пытались хоронить покойников в чужих гробницах, что каралось довольно крупными штрафами. Поэтому на многих надгробиях перечисляются все те, кто имел право быть похороненным в соответствующей гробнице (обычно еще живые), а дальше следует угроза – если кто-то другой здесь похоронит, то заплатит такой-то штраф. На ряде надгробий эта общераспространенная формула заменяется другой – он будет отвечать перед Богом.

Эта апелляция не к гражданским властям, а к Небесам, и угроза не земным штрафом, а божественным воздаянием (впрочем, иногда используются обе формулы) – новое явление, которое можно связать с распространением христианства. И действительно, на некоторых надписях этой группы встречаются христианские символы (крест, рыба и др.). Но на других аналогичных по содержанию – символы не христианские, а иудейские (менора, шофар). Если же нет ни тех, ни других, то отделить христианские надгробия от иудейских невозможно, что, впрочем, неудивительно, поскольку христианство первоначально распространялось именно в еврейской среде – не только, конечно, но в значительной степени.

– А Шлиман действительно нашел Трою? И согласны ли вы с тем, что лучше бы эти раскопки он не проводил, а их провели современные ученые на должном научном уровне?

– Если ответить просто, то да, а если более углубленно, то всё сложнее и зависит от того, что называть Троей. Троя гомеровских поэм и греческой мифологии – не совсем то же самое, что реальный город Троя, который был ее прототипом. Эпос – не историческое сочинение. В любом случае, в древности, причем уже в архаическую эпоху, считалось, что гомеровская Троя или Илион находилась на том самом холме Гиссарлык, который Шлиман начал раскапывать, и на этом месте античный город продолжал существовать до византийской эпохи.

Кстати, этот холм был отождествлен с Троей задолго до Шлимана, и даже не он первый начал раскопки – заслуга его не в том, что он «нашел» Трою или был первым археологом, ее копавшим, а в том, что его раскопки были масштабными и привлекли всеобщее внимание.

Что касается их качества, то они, конечно, не соответствуют современным требованиям, и даже уровню науки его времени, и много информации было им потеряно; кроме того, его подозревают в фальсификации данных.

Разумеется, современные ученые провели бы раскопки на более высоком уровне (собственно, и проводят – раскопки Трои продолжаются). Но то же можно сказать практически о любых раскопках и его времени, и более поздних.

Можно предполагать, что через сто лет те же упреки можно будет адресовать современным исследователям: археология развивается быстро и ее методы тоже быстро обновляются. Но это, конечно, не повод, чтобы ничего не делать: если сохранять все памятники для потомков, то и сама археология развиваться перестанет. Впрочем, многие считают, что раскапывать нужно в первую очередь те памятники, которые находятся под угрозой разрушения человеком или природой, и я тоже с этим согласен. Проблема, однако, в том, что те памятники, которым, казалось бы, ничего не угрожает, могут подвергнуться разрушению неожиданно, и таких случаев немало.

Фото Наталии Деминой

Я стараюсь не высказывать суждений о том, в чем не разбираюсь

– Какие этические принципы наиболее важны в работе ученого, и изменились ли они за время вашей работы в науке и сейчас?

– Этические принципы? Научная честность. Пожалуй, самое главное, из этого выводятся многие вещи. Я не вижу ничего страшного, если человек добросовестно ошибается, это нормальное явление, или не в состоянии что-то сделать, ему (ей) не хватает образования или ума, в этом – ничего страшного. Но если человек сознательно идет на подлог или искажает данные, то это нарушение основ этики науки. Этика науки достаточно консервативна, и, на мой взгляд, почти не меняется со временем.

– Каково ваше отношение к религии?

– Я православный, практикующий. Моя мама была православная, она меня крестила в детстве, для меня православие – это еще и часть семейной традиции, но сознательно я начал ходить в церковь лет в 16-17. Мама не была очень воцерковленной, она ходила на службы лишь по очень важным случаям или большим праздникам, но самым главным праздником года в семье считалась Пасха, она праздновалась очень широко, с большим числом гостей.

Как вы понимаете, в советское время отношение к Церкви и религии было другим, они были практически под запретом, и за любые, самые незначительные, проявления религиозности легко можно было пострадать, так что вообще-то она совсем не афишировалась. Но в общем православие в моей жизни присутствовало с детства, и я, к сожалению, не испытал того мировоззренческого перелома – очень благотворного, на мой взгляд – который испытывали неофиты из атеистических семей. Вот моя жена как раз в этом положении, она и до сих пор гораздо более воцерковленная, чем я, и даже уже довольно давно является старостой прихода.

– Задумывались ли вы о том, как появилась жизнь на Земле? Видите ли противоречия между эволюционной картиной мира и православными догматами?

– Я думаю, что никто из серьезных современных богословов не придерживается традиционных креационистских взглядов, не понимает Книгу Бытия буквально и не считает ее прямым описанием реальности. Я не специалист, но физики говорят о Большом взрыве, о рождении Вселенной, которое даже довольно точно датировано. Если говорить об акте творения, то это на него очень похоже. Что касается появления жизни на земле, то, насколько я понимаю, пока на этот вопрос нет убедительного научного ответа и дискуссии продолжаются. Если и когда такой ответ будет сформулирован, я буду его придерживаться. Я вообще стараюсь не высказывать суждений по тем вопросам, в которых плохо разбираюсь, и предпочитаю доверять специалистам.

Золотой культовый сосуд, обнаруженный в 2013 году при раскопках скифского кургана в Ставропольском крае
(руководитель раскопок А.Б. Белинский)
Фото из архива Аскольда Иванчика

– А что, на ваш взгляд, сделало человека человеком? Чем мы отличаемся от животных?

– Это тоже вопрос, на который нет ясного ответа. Граница между животными и людьми довольно тонкая, иногда говорят, что человека отличает владение языком или способность к абстрактному мышлению. Много было разных дискуссий и исследований, и выясняется, что некоторые виды животных имеют сигнальные системы, которые близки к языку, могут называться языком. То же касается и изготовления и использования орудий – некоторые виды животных и на это способны. В общем, на мой взгляд, здесь граница довольно тонкая, и ответить на этот вопрос трудно. Христиане считают, что люди, в отличие от животных, обладают свободой воли и потому несут ответственность за свои поступки. Поэтому такие понятия, как грех и добродетель, вообще понятия, связанные с этикой, приложимы только к людям, но не к животным. Я разделяю эту точку зрения.

– Сейчас в научном сообществе идет много споров об отношении к религии, об отношении к вере в Бога, даже высказывается мнение, что настоящий ученый не может быть верующим. Что вы на эти тезисы отвечаете?

– Обсуждать это довольно скучно, потому что аргументы сторон в течение последних столетий уже сто раз изложены. Что касается утверждения «настоящий ученый не может быть верующим», его очень легко опровергнуть – достаточно привести лишь один пример, который ему противоречит. В то же время списки верующих выдающихся ученых, принадлежащих к разным конфессиям, в том числе наших современников, многократно приводились.

Я думаю, что религия вызывает раздражение у светских людей тогда, когда она начинает им навязываться и претендовать на ту роль в жизни общества, которую это общество предоставить ей не готово, когда люди видят явные или скрытые формы принуждения к религии, и тем более когда она становится государственной.

Вообще, религия – это частное дело каждого человека, и для Церкви, я глубоко уверен, гораздо полезнее быть отдельной от государства, чем подчиненной ему.

Как это ни парадоксально, для Церкви полезнее быть преследуемой, чем государственной. Ситуация в Русской Православной Церкви в синодальный период или сейчас, на мой взгляд, гораздо менее здоровая, чем в церквях – что католической, что православных – в такой антиклерикальной стране, как современная Франция.

И даже при том, как на Церковь давили в советское время, как ее пытались разложить изнутри, в том числе вербуя священнослужителей, все равно, на мой взгляд, та ситуация, в которой она была в те времена, когда она не могла рассчитывать на государственную поддержку, на силу власти, а только на себя, только на свои духовные силы, для Церкви эта ситуация была более здоровой, чем та, в которой она оказалась сейчас.

Сейчас, она, к сожалению, больше рассчитывает не на свою духовную основу и духовные силы, а на государственную поддержку, опять стала частью государства, как во времена Российской империи. На мой взгляд, наличие государственной религии очень вредно и для Церкви, и для государства – в этой ситуации Церковь теряет свой авторитет и силу.

Я уже упоминал Францию, где Католическая Церковь жестко отделена от государства. Она, конечно, не гонима физически, но быть практикующим католиком не очень комфортно, особенно в интеллектуальных, университетских кругах, и люди предпочитают на эту тему не распространяться – в отличие от атеистов, которые, наоборот, не упускают случая пройтись насчет религии.

Собственно, этот антиклерикализм, который до сих пор является составной частью французского менталитета, является реакцией на клерикализм «старого режима» Франции XVIII века, когда государственная Церковь играла огромную роль в жизни общества, а ее служители занимали привилегированное положение. Больше двухсот лет прошло, а традиция, восходящая к атеистам и антиклерикалам XVIII в., жива. Кстати, и в России та ненависть, с которой русские люди, в первую очередь обычные крестьяне, жгли церкви и убивали священников после революции, объясняется тем, что Церковь для них была частью ненавистного имперского государства.

В инопланетян, рептилоидов и экстрасенсов православные верят реже

– Кажется ли вам, что нужно предпринимать какие-то особые усилия для популяризации науки в православном сообществе, или нет?

– Специально в православном сообществе популяризировать науку довольно бессмысленно, потому что православное сообщество по отношению к науке ничем особенным не отличается от не православного, да и вообще, как вы можете отделить православных от неправославных? По разным данным в России от 42 до 75 % населения считают себя православными, при этом многие из них и о православии, и вообще о христианстве не имеют ни малейшего понятия, и в церкви не были с рождения. Недавно публиковался социологический опрос, согласно которому многие из тех, кто считает себя православными, при этом утверждают, что в Бога не верят. И что, они часть православного сообщества или нет?

А если говорить о сознательных православных людях, т.е. хотя бы хорошо знакомых со Священным Писанием и знающих церковный обиход, то среди них процент образованных людей значительно выше, чем в среднем в России. Впрочем, наличие образования вовсе не гарантирует отсутствия лженаучных представлений и приверженности суевериям. Но и здесь по моему опыту ситуация среди атеистов и агностиков не лучше, а как бы не хуже, чем среди православных. Во всяком случае, в инопланетян, рептилоидов и экстрасенсов православные верят реже, как и, например, в астрологию. Поэтому нужно заниматься просветительством и популяризацией науки среди всех наших сограждан независимо от их вероисповедования или отношения к религии.

– В чем главная проблема современного христианства (независимо от конфессий внутри)?

– Главная проблема современного христианства – это постоянная необходимость поиска путей сосуществования с меняющимся обществом.

Христиане постоянно должны находить свое место в меняющемся мире, оставаясь частью этого мира, оставаясь современными людьми, но в то же время не отказываясь от христианской веры и идеалов.

В современном мире много нехристианских стран, а страны, традиционно христианские, по большей части уже таковыми не являются, в них преобладает секулярное, светское мировоззрение. Христианский – лишь один из возможных взглядов на мир, и мы, христиане, должны считаться с тем, что не имеем доминирующего положения. В общем, главная проблема – как жить в миру и строить отношения с миром, оставаясь христианами. Впрочем, эта проблема вечная, она была у христиан всегда.

– В чем вы видите главную силу современного христианства?

– Опять же, то, что и было всегда, Христос.

– Я знаю, что у вас прекрасная семья. Не скажете несколько слов о ней?

– Семья для меня очень важна, это моя опора и источник любви, без которой трудно жить. У меня трое детей, которых я очень люблю, двое старших от нас уже отделились. Учатся в другом городе, а младшая, десятилетняя, с нами.

Аскольд Иванчик с женой на открытии знака “Последний адрес” памяти Осипа Мандельштама в Москве. Фото Натальи Деминой

– Что бы вы хотели передать детям и получается ли это передавать?

– Я бы хотел, чтобы они были самими собой и понимали, чего они хотят, и имели бы желание и волю этого добиваться. Я стараюсь помогать им в том, чтобы они нашли себя и поняли, чего они хотят и что им нужно; это, оказывается, не всегда просто. Главное, не навязывать им свои представления о том, что они должны делать в жизни, а помочь выработать собственные.

– Они тоже православные?

– Они воспитаны в православной традиции, но их нельзя назвать очень активными верующими. В любом случае, у них нет никакого отторжения религии, и в общем, да, они православные. Для них церковь – это такое семейное дело, где все знакомо; они туда могут прийти, и они не будут чувствовать себя неловко в чужом месте, как многие люди, которые приходят в церковь во взрослом возрасте. Православие для них – это свое, это дом.

– Были ли моменты в жизни, когда у вас опускались руки, и как вы преодолевали эти ситуации?

– Как-то само по себе выходило.

– А были моменты профессионального выгорания, когда вы разочаровывались даже в своей профессии, такое бывало?

– В профессии в целом нет. Бывает, что какое-то направление деятельности надоедало, и тогда меняешь направление, это освежает.

– Что такое для вас одиночество? Любите ли вы одиночество?

– Я одиночества не боюсь, но и не ищу. Для работы я предпочитаю быть один.

На общем собрании РАН. Фото Наталии Деминой

– Как вы думаете, вы живете лучше, чем ваши родители?

– Да, лучше, конечно.

– В материальном, скорее всего, все скажут да, а в духовном?

– И в материальном, и духовном – да, и при всех тех претензиях, которые можно предъявлять нашей эпохе, все-таки она гораздо свободнее, гораздо интереснее, чем 60-70-е годы, чем советское время. Конечно, сейчас и свободы больше, и страха меньше, и мир доступен.

– А что вас раздражает больше всего в жизни?

– В людях – глупость, если она агрессивна и активна.

– Научились ли вы прощать?

– Мне кажется, что да, я редко испытываю к людям сильные негативные чувства, чувство ненависти например, и оно довольно быстро проходит. Пожалуй, сейчас нет людей, про которых я могу сказать, что я их ненавижу.

– Есть такая вещь, которую вы бы не могли никому простить? Когда вы будете всегда помнить о чьем-то плохом поступке?

– Я обычно помню про поступки, которые считаю плохими, недопустимыми, память у меня хорошая, и из поступков людей я делаю соответствующие выводы. При этом я не испытываю к ним каких-то сильных чувств, например, практически никогда не руководствуюсь чувством обиды и стараюсь оценивать людей рационально.

Например, я могу с человеком продолжать вполне мило общаться, но понимать, что я никогда с ним не буду вести совместную работу, или готов с ним работать, но не готов общаться вне рабочего контекста. С некоторыми людьми я просто стараюсь избегать встреч или других контактов. Например, есть 2-3 человека, с которыми я избегаю даже участия в совместных конференциях и всегда отклоняю приглашение, если знаю, что они там будут, а тем более, если этот человек есть в оргкомитете. Не то что я им что-то не простил, но считаю, что должна быть некоторая научная и поведенческая гигиена.

– Завершая наш разговор, давайте поговорим о чтении. Можете ли вы назвать вашу любимую книгу или их много?

– Я как-то не понимаю, как можно ответить на вопрос про любимую книгу, на этот вопрос может ответить человек, который три книги прочел, и одна приглянулась. Я с детства довольно много читал, читаю много и сейчас.

– Вундеркиндом я не был, но читать начал довольно рано, в 4 года уже вполне читал и любил это делать, и в семье рассказывали истории, что когда меня водили в детский сад, то воспитательницы были очень довольны: они мне давали книжку, рассаживали вокруг других детей, я им читал вслух, а сами воспитательницы спокойно пили чай.

– Гипотетически, вас посылают на необитаемый остров, и вы берете с собой 10 книг, вы можете сразу так с ходу сказать, что вы с собой возьмете?

– Нет, выбирать не буду, я возьму то, что удастся спасти с тонущего корабля.

– Спасибо большое за интервью.

Иванчик Аскольд Игоревич

Дипломы и научные степени

Диплом о высшем образовании: Исторический факультет МГУ (1986 г.),

Кандидат исторических наук (1989 г., Институт востоковедения РАН),

Доктор исторических наук (1996 г., Фрибургский университет, Швейцария, habilitation, признана ВАК в том же году).

Научная и педагогическая работа

1986-1993 гг. – старший лаборант, младший научый сотрудник, научный сотрудник Института востоковедения АН СССР – РАН

с 1994 г. – научный сотрудник, старший, ведущий, главный научный сотрудник, научный руководитель Отдела сравнительного изучения древних цивилзиаций Института всеобщей истории РАН.

С 1998 г. – научный сотрудник (chargé de recherche, directeur de recherche) в Национальном центре научных исследований Франции (Институт изучения древности и средневековья Ausonius, Бордо).

1997-1998 – профессор археологии Университета Страсбурга (Франция).

С 2007 г. – профессор Исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.

С 2014 г. – профессор Исторического факультета РГГУ, зав. сектором восточной и эллинистической археологии Института восточных культур и античности.

С 2015 г. – и.о. декана Исторического факультета РАНХиГС

В разные годы – приглашенный профессор в МГУ им. Ломоносова, Университете Бордо (Франция), Университете Берна (Швейцария), Университете Тбилиси (Грузия).

Участник ряда археологических экспедиций в южной России, Украине, Болгарии, Греции, Турции, в настоящее время руководитель международного проекта археологических исследований в Келенах – Апамее Киботос (Турция, провинция Афион).

Научно-организационная работа

Научный руководитель Отдела сравнительного изучения древних цивилизаций Института всеобщей истории РАН

И.о. декана исторического факультета Российской академии народного хозяйства и государственной службы (с 2015 г.)

Председатель Российской ассоциации антиковедов (с 2009 г.)

Зам. председателя Совета по науке Министерства образования и науки (с 2013 г.)

Член Совета по науке правительства Москвы (с 2013 г.)

Член Совета РГНФ (с 2010 г.)

Представитель РАН в Международном союзе академий (с 2002 г.), член бюро Союза (с 2012 г.)

Член научного совета международного постоянного проекта Achemenet (Франция)

Член Международного совета по индо-европейским исследованиям и фракологии (София, Болгария)

Руководитель долговременных международных проектов «Корпус греческих и латинских надписей Северного Причерноморья» (IOSPE)», «Corpus tumulorum scythicorum et sarmaticorum» (под эгидой Международного союза академий), «Келены – Апамея Киботос: царская резиденция в южной Фригии».

Издательская работа

Главный редактор журналов «Вестник древней истории» (Москва, с 2009 г.) и «Ancient Civilizations from Scythia to Siberia» (Лейден, Нидерланды, с 2002 г.)

Член редколлегий четырех международных журналов.

Главный редактор серий монографий «Степные народы Евразии» (Москва, Берлин, Бордо), «Pontus septentrionalis» (Москва, Берлин), «Kelainai» (Бордо)

Руководство проектами по грантам с 2011 г.

софинансирование Министерства иностранных дел Франции (2012-2015), Региона Аквитания (2012-2015), Labex Sciences archéologiques à Bordeaux (2012-2013), Университета Бордо (2011-2012)
Digital Library of Ancient Greek Written Heritage of the Northern Black Sea», A.G. Leventis Foundation, 2011-2016
«Europeana network of Ancient Greek and Latin Epigraphy», Европейская комиссия, 2013-2015 (руководство французской частью проекта)
«Келены / Апамея Киботос (Южная Фригия) и ее округа: исследование пространственной организации и создание гео-информационной системы» РФФИ, 2013-2015
«Изучение и издание новых надписей Апамеи Фригийской», РГНФ, 2011-2013.
«Изучение и издание надписей Ольвии и Тиры», РГНФ, 2014-2016.
«Крымская Скифия в системе культурных контактов между Востоком и Западом (III в. до н.э. – VII в. н.э.)», РНФ, 2015-2017.

Научное признание (членство в академиях и научных обществах, конкурсы, премии)

Член-корреспондент РАН (c 2003 г.)

Член-корреспондент Германского археологического института (с 2002 г.)

Член-корреспондент Итальянского института Азии и Африки (с 2004 г.)

Senior Fellow Института исследования древнего мира при Нью-йоркском университете (с 2010 г.)

Senior Fellow в Excellence Cluster Topoi (Berlin), Research Project B-2-4 «Scythian Tombs – between Monumentality and Gigantomania»

1990-1992: стипендия Кантона Фрибург (Швейцария) для молодых ученых

1993-1995: стипендия Фонда Александра фон Гумбольдта (Германия), работа в Гейдельбергском университете.

2001-2002: член Института высших исследований в Принстоне (США)

2004-2005: премия им. В. фон Бесселя (Фонда Александра фон Гумбольдта, Германия), работа в Германском археологическом институте (Берлин)

2008: член Коллегии высших исследований в Уппсале (Швеция)

2010: премия за научное совершенство Национального центра научных исследований Франции

Многократно приглашался с пленарными и основными докладами на международные конгрессы, за последние три года 11 раз (конгрессы в России, Украине, Германии, Италии, Франции, Турции)

Публикации

Область научных итересов: греческая и латинская эпиграфика, древняя история и археология черноморского региона, Малой Азии и степей Евразии, древнегреческая колонизация, античная литературная традиция о Востоке, античная этнография.